Наивно было бы полагать, что за этот день что-то изменится. Пускай всё и ощущалось так, словно с момента отгремевшей за город-крепость битвы утекла целая вечность, разрушения никуда не делись, а местные - кого не вытащили из их домов на улицы, - старались затаиться и не показываться тёмноэльфийскому воинству на глаза. Это место переживало смутное время: воины, не без согласия на то своего эксцентричного короля, выпускали пар и праздновали победу. Если бы эти строки описывали всё происходящее на улицах Горячих Топей в мельчайших подробностях, то слово «грустные» описывало бы их содержание по меньшей мере скромно.

Что до бывшей частью этой истории (где о довольстве своей ролью речи не было) Тсубаме, она возвращалась с военного совета. Покорив крупнейшую цитадель в Демонических Пустошах (так в этих землях звали этот регион), король-Скорпион решил посвятить генералов в свои дальнейшие планы. А когда речь шла об избраннике Кроваворукого бога, без дальнейших завоеваний обойтись, очевидно, не могло. Король желал подчинить себе всё, и на очереди были небольшие (сравнительно с городом-крепостью) поселения, труднодоступные и с такими названиями, что поневоле возникал вполне здравый вопрос: «Да кто в здравом уме согласится там жить?»

Обязанность утвердить власть короля-Скорпиона в этих поселениях была разделена меж несколькими генералами, и Тсубаме оказалась в их числе. Всё было так, словно король всё никак не мог решить - как же ему следует позабавить себя новой игрушкой, для красоты вещей прозванной «Вестницей»? Фокус был в том, что независимо от её собственных желаний, Тсубаме не обладала возможностью воспротивиться королевской воле. Эти земли были ей чужды, мечница не имела представления, куда следовало податься, даже решись она на столь рисковый шаг. В то же время, воительница не чувствовала уверенности в своих силах - она больше не была прежней.

Но было и неизменное: ей, как и всегда, придётся приложить все силы, чтобы оставаться верной своему пути. Так, следовало позаботиться о том, чтобы проживавшие в Демонических Пустошах не пострадали от ненужного кровопролития (что в сложившихся обстоятельствах было не иначе как иронией судьбы, подметил бы бессменный шутник). Тсубаме досталась задача утвердить власть короля-Скорпиона в двух поселениях. Сроки же предполагали, что она не сможет оказаться в обоих сразу. Из этого следовало, что придётся выбирать среди подчинённых ей воинов того, кто этим займётся и сделает всё правильно. Учитывая, кровожадность тёмных эльфов...

По крайней мере король-Скорпион чётко обозначил - потерь среди людей следует избежать. Это несколько упрощало задачу «Вестницы», но одна лишь мысль о том, которого из «перспективных деятелей» тёмноэльфийского войска придётся выбрать, чтобы всё провернуть, вызывала у мечницы нешуточную головную боль. В союзе со скопившейся за день усталостью, это приводило Тсубаме в дурное расположение духа. Посмей сейчас какой из тёмных эльфов проявить участие и в очередной раз вякнуть что-то о купании в реках крови во славу их бога, она посоветовала бы ему провалиться прямо в Йоми. Впрочем, сама по себе мысль о купании была совсем недурной.

Бессменный шутник описал бы наткнувшегося на «Вестницу» тёмного эльфа настоящим джентльменом: речистым, манерным и без малого страждущим протянуть руку помощи заблудшей даме, ведь метрополия, в которой та оказалась волею злодейки-Судьбы, была ей преступно малоизвестна! Впрочем, остальное воинство короля-Скорпиона занималось делами отнюдь не джентльменскими, и так бессменный шутник выражал смелую надежду на то, что изрядная доля иронии в его словах не оставит читателя равнодушным. Возвращаясь же к сути дела, гордый Вулкхоров рубака исполнял совсем не гордую роль мальчика на побегушках. Ядом только не плевался.

Как выяснится позднее, это триарии приглядывавшие за малышкой-Судзуме нашли своего козла отпущения. Они, безусловно, желали поскорее сбыть рабыню её хозяйке и присоединиться к празднованию взятия города-крепости. Вот только что-то подсказывало Тсубаме, что маленькая Судзуме притом ещё и умудрилась до кучи наступить им на какую мозоль. Уж больно не праздничное настроение было у провожающего её «козлика». И хотя выражение «эльфу гадость, в душе радость» было не про мечницу, происходящее отвлекло её от тяжких дум и приподняло настроение, пусть и ненамного. Нужно было только убедиться, что триарии не переступили черту.

Когда перед «Вестницей» предстало монументальное строение, она пришла в смятение, но не сбилась с шага (а внешне оставалась по обыкновению своему невозмутимой). Это было не первое здание из камня, которое она видела в этих новых для неё землях (тем более, оно не могло соревноваться в пышности с дворцом былого властителя города-крепости). И всё же мечнице трудно было понять, для чего местные народы возводят подобные архитектурные излишества. Для себя она сделала предположение: быть может это оттого, что они не страшились и/или не считали необходимым показывать своё уважение духам земли. Если так, то это многое проясняло.

В Кодзакуре, постройки из камня возводили лишь в том случае, когда это было действительно необходимо. К таким постройкам чаще всего относились исконно военные сооружения - замки, крепости, стены крупнейших городов, - но также и храмы, поместья крупных лордов или дворцы правителей. Последние нередко использовались в качестве первых, такова была суровая реальность родины мечницы. Но именно эта реальность заставляла людей, чьих век недолговечен, по-настоящему ценить красивые вещи - к примеру, природу. Люди и замки обернутся пылью, но природа будет торжествовать. Так, народы Кодзакуры стремились к сохранению естества.

Были ли возведены пышные бани как символ, чтобы показать величие шанки, их гордость? Или же они были монументом их высокомерия, отсутствия скромности перед суровой землёй, которую шанки населяли? Воительница не могла требовать от реки изменить своё русло, и не осуждала шанки, независимо от правды. Но своё любопытство она удовлетворит позже. Так, она обратилась к горькому настоящему: триарии всё-таки дорвались до учинения зверств. По крайней мере тёмным эльфам хватило ума не бросить беднягу-шанки в фонтане на площади перед банями. Что-то подсказывало мечнице, что это вовсе не от искреннего их беспокойства о чистоте воды.

Эльфы скорее не хотели навлекать на себя гнев мстительных колдуний, которым после всего наверняка пришлось бы заниматься очищением фонтана и одни Небеса ведали чего ещё. Опуская подробности, Тсубаме в строгой форме велела всей троице тёмных эльфов убрать тело шанки с глаз долой и отправляться восвояси, сиречь праздновать победу. Пока тёмные суетились, мечница обратила внимание на одну особенность - смертельная рана шанки была не от копий или мечей триариев. Когда воительница потребовала их объяснений, эльфы переглянулись, недобро усмехнулись и, словно смакуя каждое слово, ответили: «Ваша рабыня убила этого шанки.»

И хотя сказанное поначалу показалось ей насмешкой, Тсубаме привыкла доверять своему воинскому чутью - любому из этих тёмных эльфов пришлось бы поубавить в росте и расстаться по крайней мере со щитами, чтобы отобрать у шанки жизнь так, как это было сделано. Что-то произошло в её отсутствие, и хотя Тсубаме не знала всех подробностей, одно можно было сказать наверняка: раз эти двое недостаточно серьёзно подходили к своим обязанностям, их следовало проучить. Эльфы не сразу смекнули, что изменилось. Просто в какой-то момент площадь за спиной Вестницы словно уменьшилась в размерах, сузилась, пока не остались только они да мечница.

Усмешки как-то незаметно исчезли с их разом посеревших лиц, мигом эльфы растеряли своё легкомыслие. Словно сметающая всё на своём пути волна - такой была жажда убийства, исходившая от некрупной женщины. И хотя не уступавшие в остроте темноэльфийским клинкам рефлексы твердили воинам хватать оружие, сопротивляться непонятной угрозе, натренированные тела отказывались подчиняться - их сковал своими цепкими оковами холодный, липкий ужас. Сейчас перед ними стояла вовсе не какая-то женщина, подобранная в лесу королём и развлечения ради названная Вестницей. Это была фурия во плоти, а их жизнь и смерть были в её власти.

- «Закончите здесь, затем поспешите отпраздновать победу. Король-Скорпион жаждет новых завоеваний. Скоро вам придётся очень постараться,» - отчётливо проговорила воительница, делая особое ударение на некоторых словах. В эти мгновения даже звуки будто бы отошли на второй план. Тёмные эльфы не посмели ответить. Вечность спустя жуткое ощущение отступило, сжалось. Древним драконом далёкого и непостижимого Востока, нехотя, вернулось оно к своей зловещей хозяйке, свернуло кольца, оставив после себя неизгладимое впечатление. «Козлик» же заторопился с поручением: его урок не касался. К нему поспешно присоединились другие.

Лишь спустя некоторое время до триариев дойдёт, где же они оплошали, и чего им не следовало говорить. Больше они не посмеют совершить подобной ошибки, и станут отличным примером для других воинов короля-Скорпиона - о том наверняка позаботится «козлик», ставший всему свидетелем: этот воин занимал гораздо более скромное положение, чем триарии. Что до Тсубаме, она отправится на поиски Судзуме, уверенная, что эльфы более не доставят неприятностей в этот день. И хоть воительница смогла вернуть себе внешнюю невозмутимость, она собиралась узнать, что же случилось на самом деле. Где-то внутри неторопливо разгоралась тупая боль.

Наверное, ей следовало сдерживать себя тогда, с тёмными эльфами.

Вопреки ожиданиям, с людьми Тсубаме столкнулась практически сразу после стычки с триариями. Охочие до писательских изречений нашли бы фразу «и шагу из сеней ступить не успела» в достаточной степени уместной. Что ещё удивительней, все встреченные Тсубаме были женщинами. Подобное можно было объяснить всего двумя вещами: невероятным везением и сиюминутной брезгливостью тёмных эльфов по отношению к женщинам шанки. Так, разоблачив себя, они сильно рисковали. Вместе с тем, у женщин было оружие. Даже если оно несло скорее церемониальную или декоративную функцию, Тсубаме не стала бы относиться к такому легкомысленно.

Ведь зверь всегда опаснее тогда, когда загнан в угол. То же относилось и к людям: не каждая из встреченных была способна скрыть свою нервозность (а порою и более тёмные чувства), что ничуть не помогало Тсубаме понять их настоящие намерения. Она посудила - раз они не воспользовались её смятением, значит, чего-то хотят. Прогнать? Тогда почему её, а не триариев до неё? Потому что в их глазах она была человеком? Тогда почему они молчат? Похоже, сегодня сами Владыки Судьбы решили ниспослать мириад вещей дабы терзать утомлённый разум Тсубаме за все свершённые ею прегрешения. Они же и ведали, отделается ли она лишь головной болью.

Так посудив, мечница обрела состояние духовного созерцания - человеку пристало делать то, что должно; придёт время, и он узнает свою судьбу. Ныне же человеку должно смыть с себя тяготы дня, значит, он должен быть полон решимости приложить к этому все усилия! Небеса ли в кои-то веки улыбнулись Тсубаме, или же просто присутствующие (не)верно истолковали её выражение «всех урою, одна помоюсь», но женщины тотчас дружно приняли решение поприветствовать «госпожу юной защитницы в этом доме воды» и проводить её куда, зачем и почём надо. От сказанного у мечницы стало зарождаться смутное подозрение на счёт упомянутой «защитницы».

Малышке Судзуме хорошо бы иметь внятное объяснение происходящему. А лучше несколько долгих - можно будет внимательно вздремнуть.

Шнур напомнил Тсубаме шименава - плетёную верёвку с кисточками и/или бумажными лентами-шидэ, которой отмечали места явления Ками. Мечница не могла знать наверняка, в действительности ли шнур исполняет подобную функцию, и всё же эта мысль укрепила её во мнении, что бани являются для шанки особенным местом. Что, впрочем, не умаляло общего конфуза. Ведь нетрудно было отметить, что на фоне застеленной коврами комнаты, в своих доспехах и при оружии (разве что не прямиком с поля брани), Тсубаме смотрелась по меньшей мере чужеродно. Если будет «следующий раз», она проявит больше уважения.

Всё довершало - или же добивало, как отметил бы бессменный шутник, - появление мылышки-Судзуме. Когда Тсубаме видела её в последний раз - а это было не так давно, пусть и могло показаться целой вечностью, - ни карнация, ни что-либо другое не выдавало в служанке принадлежность к шанки. Не то чтобы мечница считала это чем-то плохим. Впрочем, у самих шанки на её счёт наверняка было прямо противоположное мнение: она пришла в их дом без спросу и как захватчик. Тсубаме украдкой взглянула на женщин вокруг, но понять их настроение было как поймать ветер в пустыне. Наряд хорошо смотрелся на Судзуме.

Чуть позже мечница оказалась в одной из отделённых от прочего помещения «комнатушек»: местами полупрозрачные перегородки создавали не более, чем видимость уединённости. В странах далёкого и непостижимого Востока, кое-где это было в норме вещей: бумажно-деревянные простенки в домах не укрывали практически ничего из того, что за ними происходило. Пока Тсубаме снимала с себя доспехи (не очень-то и торопливо, стоит заметить - уж очень хороши были наряды местных чтобы неуловимо сновать между перегородками в помещении), она столкнулась с неожиданной головоломкой этико-культурного характера:

Если шанки используют шнуры как шименава, ковры как татами, и перегородки как фусума или шōджи, значит ли это, что у них также принято омыть своё тело перед использованием бани?

Для Тсубаме этот вопрос имел большое значение. Вот представим: в течение дня вы маршировали, взбивая сапогами дорожную пыль с целым войском, затем брали штурмом стены города-крепости, притом ваш сюзерен решил сделать так, чтобы каждый встреченный вами защитник умудрился как минимум обделаться прямо к вашим ногам (и это в лучшем случае), после чего совершили обход по такому вот городу по крайней мере дважды, и наконец решили, что с вас хватит, и можно наконец отдохнуть и расслабиться в местных банях. Итак, вы неторопливо опускаетесь в чудесную, горячую воду, жмуритесь от удовольствия, и...

...мгновением позже понимаете, что сидите по уши в том самом болоте, которое сами же и принесли в баню. Ну разве не свинство? Потому-то в странах далёкого и непостижимого Востока для водных процедур повсеместно и существовал целый ритуал, в котором далеко не последнее место занимал пункт о соблюдении чистоты тела. Ведь купание в первую очередь служило для расслабления, отдыха и лечения. Так что Тсубаме намеревалась исполнить всё должным образом. Тем временем мечница осталась в одном исподнем кимоно - такое носили под основным, оно было длиною примерно до половины бедра и обычно белое.

- «Снаружи был мёртвый мужчина,» - вдруг заговорила дальневосточная странница, аккуратно расправляя ткань снятой одежды - на Судзуме она сейчас не смотрела, - «Не воины короля-Скорпиона нанесли смертельную рану.» В сказанном без труда улавливалась та самая вопросительная нотка, которая возникает в тех случаях, когда от собеседника ждут объяснений. Тсубаме отчётливо помнила с каким авантюрно-бунтарским духом маленькая служанка явилась к ней после битвы у врат города. Несвойственная покладистость и упоминание «посторонних» насторожили Тсубаме, она желала добраться до сути происходящего.

- «Тебе об этом что-то известно, Судзу?» - мечница, наконец, повернулась к маленькой служанке. Уйти от ответа в этой ситуации было бы всё равно что сознаться во всех злодеяниях мира, особенно если учитывать, что Тсубаме имела общее представление о случившемся - в этом ей «услужили» триарии. По правде говоря, воительница пыталась разобраться в том, что же за человек такой эта маленькая пташка, угодившая в клетку тёмных эльфов. Скорее всего ей не следовало давить на Судзуме подобным образом, ведь слова могут ранить глубже любого меча, но она слишком устала, чтобы придать этому должное значение.

Сейчас, со стороны, без всего своего боевого убранства, в одном лишь исподнем кимоно, Тсубаме вряд ли походила на «демонического воина Врат» и могла показаться беззащитной, даже хрупкой - в общем, отличной мишенью. Острые шпильки всегда её нервировали.

- «Судзуме,» - ответила мечница, встречаясь взглядом со служанкой; её поведение бросало вызов, а Тсубаме была не из тех, кто отступает, - «Если желаешь, чтобы твой взгляд что-то значил, придётся потрудиться.» Глаза у воительницы были особенными, цвета тёмного аметиста. Вблизи, вот как сейчас, их было ни с чем не спутать. Эти глаза имели необыкновенную глубину; о таких бессменный шутник говаривал «и даже глубокое декольте не спасёт того фраера, кто в них заглянул». Вместе с тем, Тсубаме продолжала, - «Звание хранителя взято в бою. Как долго до того часа, когда твоё положение оспорят тем же образом?»

Выражение воительницы было жёстким: маленькая служанка могла сколько угодно винить, обижаться или злиться, но мир от этого никак не изменится - лишь его восприятие самой Судзуме. И всё же она была его - мира, - частью. Изменить себя, чтобы изменить мир вокруг, это было одним из дао, путей далёкого и непостижимого Востока. Но Тсубаме осознавала слабость своего суждения - себя. Разве могла она требовать чего-то от Судзуме? Высказанное не было обвинением, лишь напоминанием: перед воительницей нет нужды принимать храбрый вид. Взгляд Тсубаме несколько смягчился и она добавила к уже сказанному:

- «Не нужно было давать тебе это поручение.» Скажи эти слова кто-то другой, они могли бы значить, например, высокомерное «я больше не могу тебе доверять» или пристыженное «одних извинений будет недостаточно». Речь же воительницы выражала скорее «искренне сожалею о произошедшем, если тебе нужно в этом кого-то винить, тогда пусть это буду я». В конце концов, можно сказать, что господин несёт ответственность перед каждым из своих слуг. Таким образом, положение Тсубаме было в определённой степени схожим, пусть и навязанным обстоятельствами. Человеку ведь просто пристало делать то, что должно...

- «Потому я обязательно что-нибудь придумаю.»

Той, кого звали «Воительницей Кроваворукого» почти наверняка не стоило говорить таких вещей. По мнению же Тсубаме, она утомилась и её ждала баня. Примерно туда же мог отправляться и король-Скорпион со всей своей свитой, если им так было угодно. Гораздо большей «угрозой» сейчас была сама малышка Судзуме: если неосторожные слова уставшей воительницы окончательно пробьют плотину эмоций (а девушка, похоже, была как раз на грани того, чтобы расплакаться), тогда нужно будет утешить маленькую служанку. Или, как бестактно подметил бы бессменный шутник, про спокойный остаток дня придётся забыть.

Но ничего не поделать, как говорили на далёком Востоке. Небеса испытывали, а заветные бани были как никогда близко...